Шесть лет он фотографировал стариков. Только стариков. Их глаза, морщины, руки.
Его мать прекратила закрашивать седину и бросила танцевать, пока шли эти бесконечные шесть лет. Теперь она пекла пирожки и завела огород.
Шесть лет он скитался по миру. Смотрел в стариковские глаза: чаще белесые и отстраненные, но иногда настолько откровенные, что обдавало жаром.
Всем им он задавал один-единственный вопрос:
«Что самое главное вы поняли в жизни?»
Работа для журнала очень утомляла. И утомляли его не перелеты, не поезда, в которых трясешься часами в компании разговорчивых приставух, не пыль гостиниц. Утомляли эти глубокие глаза и голоса, хриплые от времени. Он задавал им вопрос и думал: вот-вот, сейчас он поймет тайну… но все они говорили какой-то банальный бред. Ничего не стоящую небылицу. Пустословие.
Ни от одного из стариков он не услышал ответа.
И вот сейчас он стоит, настраивая камеру, а в кресле напротив сидит старик. Последний. Сегодня заканчивается работа. Время возвращаться домой. Диски с фотографиями спрятаны в сумке для путешествий. Редактор журнала прислал письмо, где одобрил отъезд. Финита. Спектакль окончен. Еще одного и все.
Вообще-то, он мог даже не стараться. Какая разница, каким получится этот старик, если скажет то же, что и все? Как же они все предсказуемы!
Он утомлен. Новые морщины появились за эти годы. Он устал и обессилен. Скорей бы домой.
Последний старик сидит в кресле очень прямо, выставив подбородок к свету. Словно солдат на плацу. Его желтоватое лицо выглядит равнодушно-спокойным. Мыслями старик явно где-то очень далеко.
— Послушайте, — говорит он, чтобы вернуть старика в реальность, — Лео, верно? Сейчас уже буду снимать. Смотрите в камеру, пожалуйста.
— А это видео или фотография? — спокойно спрашивает старик хорошо поставленным голосом.
— И то, и другое. Я сделаю несколько снимков, а на видео сниму ваш ответ.
— Какой ответ? — оживился старик. — Вы будете меня спрашивать?
То, что нужно. Блеск глаз, заинтересованность во взгляде, легкий вопрос в выражении лица.
Он сделал снимок. Потом еще несколько, хотя в том не было нужды. Первый же снимок получился великолепным. Много лучше, чем он рассчитывал.
— Вы использовали уловку, — сказал старик.
— Что, простите?
— Специально задали мне вопрос, чтобы я отвлекся. Вы и не хотели раскрыть мою душу. Вас интересовал только удачный ракурс.
— Вы ошибаетесь.
— Что ж, был бы рад.
Он задал свой вопрос.
Старик помолчал.
— Мальчишкой я мечтал убраться с этой планеты. Однако никто за нами так и не прилетел. Вся моя жизнь прошла в ожидании чуда. Единственное, чего бы я хотел — так это того, чтобы в жизни был хоть какой-нибудь смысл. С другой стороны, какой смысл узнать об этом на старости лет?
Он пожал плечами.
— Взорванные звезды могли быть делом рук тех, кто нас ненавидит. Зачем вы хотите увидеть их снова?
— Взорвали звезды и оставили нас? — старик захохотал. Его горло тряслось, как у дряхлого индюка. — О нет, молодой человек, вы ошибаетесь. Звезды погибли, потому что такая была у них судьба. Потому что пришел срок. Мы же все еще существуем совсем по другой причине. Но нас бросили здесь, на задворках Галактики. Мы просто оказались никому не нужными. Лишнее звено. Вымирающий вид. Однажды вы это тоже поймете.
Теперь старик смотрел прямо в упор, сжимая пальцами подлокотники кресла. Его кожа на лице напряглась, а волосы приподнялись, как от электрического удара.
Он понял, что нельзя упустить момент.
Сделал еще несколько снимков.
— Полноте, хватит! — возмутился старик. Встал, отряхивая одежду. — Чувствую себя кинозвездой. Вполне достаточно.
На прощание он пожал старику руку.
— Было приятно с вами работать.
— Не могу сказать того же взаимно, — желчно ответил старик.