1
Филат с неудовольствием всматривался в детское лицо: большое, простое, доверчивое. Его кузина Яна говорила и ела мороженое, при этом постоянно улыбалась, будто видела вокруг одно только хорошее. «Поболтай с сестрой, — говорила ему тетя. — Тебе на пользу». «Возможно, когда Яна повзрослеет, и в ней появятся изъяны, она станет интересней и с ней будет о чем говорить, — думал Фил. — Она похожа на большого плюшевого слона из моего детства. С такими мягкими и плюшевыми не нужно иметь дела».
Но в доме тети кормили хорошо: свежим салатом, жареной уткой с грушами и под сыром, брусничным творожным пирогом, травяным чаем, и Филат остался. Когда он только вошел в этот дом, что-то тоскливое сразу сжало его сердце, ему захотелось убежать, но вкусные запахи с кухни и спокойное тетино выражение лица убедили его остаться. По крайней мере, с тетей будет о чем поговорить. Лучше хорошего разговора только молчание, хотя в гостях оно будет неуместным и неловким, так что все складывалось.
Филат сел на диван, заботливо украшенный африканскими подушками, и посмотрел на стену с акварельными портретами, авторства тети. Он предпочитал избегать взгляда Яны: умоляющего и хитрого. Она все время чего-то от него хотела, например, развлечения, а Фил ничего не хотел ей давать.
За ужином много говорили о политике и путешествиях. Тетя недавно вернулась из Австралии и вспоминала свои знакомства с кенгуру и аборигенами.
— Расскажи нам про свою музыку, Фил, — затем попросила тетя.
Филат колебался.
— Вероника, я не знаю, что тут можно сказать. Музыка — это музыка.
— И она пронизывает все, — добавила тетя, как будто считала, что знает заранее его мысли.
Филат посмотрел на стены, на акварели и все-таки сказал:
— Не думаю, что вы сможете меня понять. Не обижайтесь, тетя, но моя музыка — это нечто более мрачное. В правде жизни нет ничего веселого.
— В правде? — встряла Яна. — А что, ее знают не все? Я смотрела по телевизору «Звездные войны». Там добро борется со злом. Энакин Скайуокер был и добрым, и злым одновременно. У него были большие способности к этому. Из-за того случилась беда. Он влюбился в одну женщину, с них все и начинается…
— Яна, пожалуйста, — прервал ее дядя, хмурый толстый мужчина с лысеющей головой. — Ешь свой пирог.
— Но почему? — не унималась Яна. — Давайте поговорим про музыку. Фил, ты научишь меня играть? Я тоже хочу как ты. Ты будешь моим учителем.
Филат с силой улыбнулся и произнес:
— Прости, Яночка, я люблю работать один.
— А вот мой папа говорит, что одиночество любят только дикие звери.
— Твой папа мудрый человек.
Дядя хмыкнул в усы.
— Я удивляюсь, Фил, — сказал дядя Юрий. — Уже, кажется, я видел все, но Яна постоянно может удивить. Она говорит ерунду чаще всего, но бывают и светлые мысли. Хотя я больше люблю слушать ее ерунду.
— Папа!
— Дети — это счастье, Фил. Подумай об этом.
— Обязательно подумаю.
Дорогой домой Филат любовался ночными звездами и с наслаждением вдыхал весенний воздух. Впечатление портили запахи сигарет и собачий вой. Люди всегда все портят, думал Фил. Оставляют мусор, выкачивают силы Земли. Эта планета была бы прекрасней и вовсе без людей.
Возвращение домой стало для него ритуалом. Закрывая дверь, он подводил черту между миром вокруг и миром, принадлежавшим ему. Здесь он мог не прятаться и быть свободным. Филат бы предпочел, чтобы таких мест в мире было намного больше для него, но желать этого было бы эгоистично, ведь он не мог запретить другим испытывать свободу выбора своими решениями ходить теми же дорогами, где могли встретить его.
Отдыхая от людей, Филат сбрасывал с себя старую кожу. Он не становился иным, он переставал иметь свойства. В молодости никто не боится смерти, Филат же чувствовал себя всегда так, будто он и не рождался вовсе, а все, что происходит перед ним — это какой-то дурной спектакль. В детстве у него были игрушки, втайне от всех он разыгрывал этими игрушками сюжеты на любые темы. Затем ему становилось скучно, сюжеты переплетались между собой, становились уродством, затем фарсом, затем тем же, чем заканчивалось все — скукой. Такое умонастроение не мешало Филату с интересом наблюдать за чужими жизнями. Он все пытался понять, что их держит на плаву, в чем их интерес и каждый раз поражался, что все одинаково: привычные усталость и ненависть, заботы, траты, ошибки и небольшие удовольствия.
Мрачная музыка не утешала его, но в ней шел к истине. Как Егор Летов пытался пробудить уснувших соотечественников: до хрипа, до потери голоса, потому что иначе было нельзя. Дойдя внутри до точки кипения, накопив в себе достаточно, начинаешь кричать. И это не момент выбора. Момент выбора был раньше, когда искал путь. А дальше уже пазлы складываются сами собой, постоянное напряжение внутренних сил приводит к взрыву. И ты кричишь. И Филат кричал. Еще и потому, что потом Егор Летов стал поспокойнее и ушел в эзо-религии. Филат не хотел себе такой судьбы. Он призывал себя не сдаваться. Его поддерживала мысль, что он не один. Если кто-то хочет верить и кричать, значит, и он сможет. Если сил кричать больше нет, значит, нужно найти подходящие мысли и вернуть себе нужный настрой. Если у других получается, значит, сможет и он. У него же есть фора — этот туз в рукаве — то, как долго он идет по этому пути.
2
Мила читала стихи в интернете и ныряла в инфернальную тьму. Там были демоны, завораживающие ее. Она читала и ненавидела. Затем истово молилась, просила прощения. Через несколько дней пальцы ее снова тянулись к стихам.
Она вскакивала с постели, слыша странные шорохи рядом, слыша вздохи и хрипы, зная, что в квартире она сейчас одна! Потом шла посмотреть, что происходит, вооружившись всем своим мужеством, не находила ничего, возвращалась, видела: в ее комнате опрокинута ваза и вода пропитывает ковер. Собирая осколки, Мила вогнала стекляшку в палец, появилась кровь. Тут ей окончательно стало страшно и она побежала из дома. Времени переодеваться не было: квартира выталкивала.
На улице ее испугало шествие старух. Воспаленными губами они шептали: «Лишь бы не было войны! Лишь бы не было войны!» старухи несли на деревянной доске, как на носилках, несколько человек с трагически искаженными лицами и с табличками на шеях. На одной табличке было написано: «Тунеядец», на другой: «Противник режима», на третьей: «Поэт».
Старухи плыли мимо знойным маревом. Мила отвернулась от них и тогда увидела взгляд ярко-синих насмешливых глаз. Мальчик смотрел прямо на нее. Она споткнулась, узнавая. Его глаза! Медленно подняла голову вверх, на того, чьи налакированные ботинки, а выше ноги в коричневых брюках, попадали ей в поле зрения, когда она смотрела на мальчика.
— Влад! — выдохнула она, выражая с тем все напряжение дня, которое, напротив, не желало рассеиваться и окутало ее еще более плотным слоем.
— Привет, дорогая, — сказал он ей беззаботно и улыбнулся лукавой улыбкой. — Как день прошел?
— Ничего, — сказала Мила. — Немного болела голова.
— Я с сыном сегодня, — сказал ей Влад. — Наконец и познакомитесь. Ростик — Мила.
— Привет, Ростик, — сказала Мила.
— Я бы предпочел, чтобы меня называли Ростислав, — серьезно ответил мальчик.
— Не обращай внимания, он шебутной, — сказал Влад и потрепал сына по затылку. — Ты занята сегодня?
— Не так чтобы очень, — проговорила Мила, пытаясь собраться с мыслями.
— Пригласишь на чай?
Они поднялись в квартиру Милы. Она постоянно оглядывала все кругом, надеясь, что пугающая сила уже ушла и не оставила следов. Ей не хотелось напугать мальчика. Впрочем, понравиться ему ей почему-то тоже не хотелось. Ростик заметил, как она пристально смотрит то в стену, то на потолок, скрывая это за тем, что, якобы, наливает заварку в чашки или достает с полок печенье.
— У вас тут мило, Мила, — сказал Ростик.
— Да?
— Да. Обстановочка такая ретро. Прямо как у моей бабушки.
Он обвел руками комнату, чуть не уронив чашку на пол и не ошпарив попутно Влада кипятком.
— Давно хотел, чтобы ты познакомилась с сыном, — сказал Влад.
— Да, — поддакнул Ростик. — Так хотел, что даже не спросил, а мне-то хочется?
— Ну-ну, — пригрозил Влад.
— Она тоже не готова принимать гостей, — продолжил Ростик. — Все не убрано. Конфеты прошлогодние. Сама, похоже, только встала.
— Ростик!
— Не надо, Влад, — сказала Мила. — Я ведь действительно, была как-то не готова.
— Тогда мы пойдем, — воскликнул Ростик и с готовностью вскочил с места.
Мила не стала уговаривать их остаться. На нее со страшной силой накинулась усталость. Защита, которую она ожидала получить от присутствия Влада, не возникала, и теперь Мила была бы только рада спровадить его.
Когда Влад и Ростик ушли, дымок над их чашками поднимался в разные стороны.
3
— Что-то не то со мной происходит, — сказала Мила Филату. — С тех самых пор, как прочитала твои стихи.
— Понравились?
— Они темные. Злые. Ты как их написал?
— А что было?
— Я не знаю. В призраков не верю, но что-то вроде того. Вселилось что-то в мою квартиру.
— Мои стихи открыли портал.
— А ты все смеешься!
Вечер в ресторанчике. Филат все подливал вина ей. Мила, влюбленная в него уже два года, тщательно скрывала этот факт и притворялась подругой. Она боялась Филата. Он нес в себе то, чего она никак не могла понять.
— Ладно, Филат, хватит, больше не нужно!
— Хочешь, раскрою секрет?
— Какой?
— Стихи написал кто-то другой.
Синий-синий цветок с острыми желтоватыми листьями расцвел, пока Мила отсутствовала в квартире. Вырос, не спросясь, синий цветок неизвестной породы. Он и пах дождем. Оглушительно. Мила, увидев цветок, не решилась ни выбросить его, ни даже дотронуться. Он издевательски пах и покачивался, наверное, сквозняком. Мила думала убрать цветок с окна, чтобы не портил ей настроение, но вместо этого вышла из кухни и спряталась в гостиной. «Мне нужна помощь, — думала она, спрятав лицо в ладонях. — Что делать, к кому обратиться?»
Цветок пах.
4
Квартира Влада, воплощение нормальности, обставленная по последней моде, находилась в центре города. Снаружи высотное здание, в подъезде болтали мамаши с колясками, а низенький пес тявкал на Милу, когда она зашла в лифт. Лифт бесшумный, скоростной, примчал на шестой этаж с чисто выбеленными стенами и подметенными полами. Мила прошла вправо и позвонила в квартиру «51». Слушая звонок, она вспоминала обстановку квартиры Влада, такую простую и правильную, где все предметы лежали точно на своих местах, где никогда не происходило никаких неожиданностей.
Ей хотелось увидеть Влада, его понятное лицо, кинуться ему в объятия и спрятаться на его груди. Пусть он ее успокоит, пусть развеет злые чары.
И Влад открыл, спросил ее взглядом, как она здесь оказалась, но вместе с тем приветливо улыбнулся, а из квартиры его пахнуло кофе и выпечкой, и Мила кинулась ему на шею со словами:
— Здравствуй, Влад, я так хотела тебя увидеть!
Конечно же, из-за спины Влада тут же показался Ростик, но Мила была рада видеть и его и даже принесла для него пакет со свежими конфетами.
— А я конфеты не ем! — не замедлил отозваться Ростик.
— Не ест, — подтвердил Влад.
И, видя разочарование Милы, поспешил добавить:
— Ничего, мы с тобой сейчас, с чаем попьем. Ростик, иди делать уроки.
От Влада исходило ощущение какой-то безыскусности. Все, что он делал и было тем, что он делал и в его речи никогда не было никаких вторых смыслов.
Пока они пили чай, слушая бульканье телевизора за стеной, тяготясь от неловкости молчания, Мила подумала, что ей не хочется говорить фраз ради приличия.
— А помнишь, ты меня пожить у себя приглашал?
— Да, — Влад запнулся и выжидательно посмотрел на нее.
— Так вот, Влад, хотела спросить тебя, ты все еще будешь рад меня видеть?
Его лицо расплывалось улыбкой и Мила заторопилась закончить, борясь с порывами забрать свои слова обратно и убежать.
— Дело в том, что у меня в квартире ремонт.
— Ох, ну конечно, Мила, дорогая. Можешь даже ничего не объяснять.
Больше всех звуков Филат любил тишину.
Зима умерла и весенний запах проникал в сумрачные дома. Весна и свобода.
2016