Звонил Алехин, звал меня в свою банду. Я ему так сразу и сказал, Алехин, ты как напьешься, так всякую ерунду начинаешь молоть. А мне завтра рано на работу. Не парься, ответил тот. Давай к нам. Все зашибись будет!
— Куда ты? — зорким глазом окинув на прощание, спросила мать.
— К Алехину.
— Снова пить?
Я промолчал.
— Напьешься, домой можешь не приходить… — сказала она запоздало, когда я уже закрывал дверь.
Да-да, подумал я. Конечно. Обязательно. Как и всегда.
В квартире Алехина оказалось накурено и почти все гости, за исключением двух — в хлам. Гостей всего около двадцати. Слоняются с бутылками, громко гогочут, используют горшки от цветов, как пепельницы. Исключение — сам Алехин и незнакомая мне девица, светловолосая, в джинсах и полосатой майке. И что она здесь забыла?
— Танюша, — представил мне ее Алехин. — Девушка моя.
Танюша неловко улыбнулась. Руки у нее дрожали, я заметил, потому решил больше не обращать на нее внимание. Мало ли стеснительных девиц?
Алехин положил мне руку на плечо, громогласно произнес тост, сам ничего не выпил, даже не отхлебнул и тут же утащил меня на балкон. Девушка осталась хлопать глазами в одиночестве.
— Зря ты ее там оставил, — сказал я. — Нехорошо. Твои друзья сейчас как начнут.
— Не начнут, — сказал Алехин и вдруг посерьезнел. — Все не просто так.
И тут он сделал удивительную вещь. То есть, совершенно непредсказуемую. Готовы услышать, да?
Алехин взял и оглянулся по сторонам. Внимательно посмотрел, нет ли кого рядом. Я даже рот приоткрыл. То есть, чтобы Алехин, в своем собственном доме, да от кого-то прятался. Этот богатырь, эта широкая душа.
Мне стало нехорошо. Явно же что-то затевает, стервец. И меня хочет впутать.
— Не знаю, что ты задумал, но я пас, — немедленно сказал я. — Это меня не касается. Зря я вообще сегодня пришел.
— Не дури, — ответил мне Алехин. — Ничего страшного. Тебе понравится.
И достал из-под полы какой-то предмет. Я даже не сразу сообразил, что это.
— Старобуквица, — прочел я название на обложке. Ветхая, хлипкая книжонка. Из библиотеки он ее стащил?
– Алехин, ты сбрендил? Ради этого меня сюда позвал?
— А сейчас помолчи и не перебивай. Времени мало. Я ведь для этого все и устроил, чтобы алиби было. Слушай. Это не простая книга. Ты ее возьми. Даю на сутки. Все, больше никаких подробностей. Сам все поймешь. Да спрячь ты ее, так не ходи!
От сумасшедшего Алехина я ушел минут через пятнадцать в задумчивом оцепенении. Да, допился друг мой. Так оно и бывает. От него, конечно, не ожидал. Больше в рот ни капли не возьму.
Книгу я держал от себя на некотором расстоянии, как будто она была змеей или того пуще, взрывным снарядом. Прятать ее я не собирался, еще чего. До мусорки бы ее донести. Или, ладно, дома положу. Еще посмеемся надо всем с Алехиным.
Мать не спала. Выражение лица ее было скорбное, как и полагается в таких случаях, когда героиня-мать встречает своего забулдыгу-сына. Она удивленно потянула носом и произнесла:
— Ой, я так рада, Сашка. Может, чаю вместе попьем? Я пирог испекла. А?
— Не сейчас, мам, — ответил я и закрылся в своей комнате. Некоторое время еще слышал шаги матери по квартире, потом она утихомирилась. Уснула, наверное. Неважно.
Я вспомнил, что книга все еще у меня в руках. Открыл ее, небрежно пролистал. Картинки какие-то, символы старинные. Примерно после половины книги пошли белые страницы. Первая, вторая, третья. Даже не знаю, зачем считал. А на пятой странице ровным почерком Алехина выведен текст:
«Знаю, Сашка, у тебя много вопросов. Не время расшаркиваться. Эта книга изменит твою жизнь. Я никому не могу сказать, никому, только тебе. Даже Тане, она не поймет. Но ты должен мне поверить — она не отсюда. В смысле, с другой планеты. Или от мага какого-нибудь, я в этом ничего не смыслю. Знаешь, я ее немного почитал и понял, что нахожусь под контролем. Что все мы под контролем. Что все прозрачно и навек определено. Так словами этого не высказать, самому пережить надо. Я, Сашка, слаб. А ты сильный. Ты справишься. Я знаю, сможешь. И мы еще вместе над всем этим посмеемся. Только не сейчас. Не звони мне пять дней».
Я в голос рассмеялся, не выдержал. Это же надо было такое написать! Обкурился! Взял книжку и запустил ее прямо в окно. А затем спокойно лег спать.
Наутро проснулся от тихих голосов. Надо мной стояла мать и какой-то мужчина в костюме доктора.
— Ох, — качала она головой. — Сашка мой!
Доктор что-то быстро написал на бумажке, проговаривая вслух.
«… цин, …кол, …омо, …гон» — услышал я.
Мать, взглянув на меня, резво придержала мою попытку встать:
— Нет, Саш, не надо! Ты сильно ослабел!
«Не шути так, мать, — хотел сказать я. — Все окей. Что за маскарад тут происходит?»
Но вместо этого произнес нечто нечленораздельное и повалился на бок. Ноги, руки, как ватные, совсем не слушались. Я простую фразу не мог произнести.
— Ах! — воскликнула мама и тихо заплакала.
Дальше я смутно помню. Что-то еще продолжал говорить доктор и на месте его ушей я вдруг отчетливо разглядел рога. Маленькие такие рожки, в цвет копытцам, стучавшим у кровати.
«Ужас какой!» — подумал я. Доктор взглянул на меня и я понял, что он меня услышал. Чуть улыбнувшись мне, совсем не как тяжелобольному, что представлялось моей матери, скорее, насмешливо и без всякой жалости, доктор протянул листик маме и строго велел, чтобы я все принимал. Дверь за ним закрылась, мать вернулась ко мне, но тут уж силы меня оставили и я уснул.
Снилось странное. Синие чайные чашки вдруг увеличились в размерах, так, что я на фоне их стал совсем маленьким, и весело постукивая о блюдца, отдавались в моих ушах колокольным звоном. «А его мы положим в чай вместо сахара!» — сказал кто-то огромный, в ком я узнал доктора. Затем он поддел меня огромной лапищей и швырнул прямо в чашку, в коричневатую жижу. Сначала я барахтался, боясь задохнуться, потом смирился и погрузился с головой в нечто вязкое, тинистое, склизкое…
Я открыл глаза. Перед моей кроватью с печальным лицом сидел Алехин. А за его могучими плечами реяла Танечка. Почему-то я не мог на ней нормально сфокусироваться. Она постоянно исчезала, переменялась, как марево в жаркий день. Потому я решил сделать вид, что ее здесь нет и разговаривать только с Алехиным.
— Не говори ничего, — предупредил он меня. — Доктор запретил.
Я все-таки пытался сказать и даже поматериться. Получалось невразумительное мычание.
Алехин встал.
— Ладно, друг, — сказал он. — Отдыхай. Завтра снова приду.
И они с Танечкой направились к выходу.
В таком забытьи прошло несколько дней. Вернее, я предполагаю, что несколько дней, на самом деле мне неизвестно, сколько прошло времени. Кажется, что целая вечность для человека, который внутри абсолютно здоров, деятелен и разносторонен, а снаружи похож на вялый гриб, укутанный тремя одеялами. Зато у меня нашлось время подумать. И я думал. Много. Постоянно. Неужели всему виной проклятая книга? Нет, чувствовал я, здесь что-то не то. Не может быть дело в книге. И был ли я вообще в гостях у Алехина? Вдруг я болел и до того, а сама книга и странное письмо Алехина — это последствия лихорадки, просто сон? Кстати, чем я болею? Почему этого мне никто не может сказать?
Рогатый доктор меня больше не навещал, зато Алехин приходил регулярно, да не один, а потому мое воображение, воспаленное чудовищными догадками, перекинулось на Танечку. Было в ней что-то неуловимое, непонятное. Ну, например, зачем она вечно приходила вместе с Алехиным и маячила за его спиной? И как ей удавалось так плавно двигаться, почти не перебирая ногами?
«Ну, конечно, — думал я, — она — ведьма, приворожившая моего друга. И чтобы его сердце принадлежало ей одной, она избавляется от всех его друзей. Как жестоко!»
Дни шли за днями. Я постоянно спал и уже не пытался ни с кем разговаривать. Мать приносила мне лекарства и молоко. Я сначала выплевывал, втайне от нее, но что я мог, обездвиженный, потому она быстро обнаружила и стала смотреть, чтобы я пил лекарства при ней. Пришлось смириться.
Алехин и Танечка поженились. Он показал мне свадебные фотографии. Мать старела и вышла на пенсию. Теперь она целые дни проводила дома, чаще всего в моей комнате, сидя у окна.
Иногда я думал, что все это какой-то дурацкий розыгрыш. Вот я проснусь, все на той же пьянке у Алехина, от похмелья будет болеть голова и буду понимать, что все это мне просто приснилось. Прилюдно пообещаю не пить, и все мы посмеемся над этой фантазией.
Похмелье все не наступало.
В один из дней, уж не помню какой по счету, я скосил глаза, разглядывая бороду. Она была уже с метр длиной. Мама ее не убирала, считая, что так я выгляжу солиднее. Я же не высказывал никакого мнения. Мне уже было все равно. Странно было, что я так долго продержался в здравом рассудке. И главное, для чего?
Потом и мама перестала появляться. Почему — я даже не задумывался, слишком было страшно. Есть мне не хотелось, только пить. Я ждал развязки. И увидел двух незнакомых мужчин, подошедших к моей кровати. Один из них был высок и бородат и отдаленно напомнил мне Алехина (где ты, мой друг?)
— Что ж, парень, надо прогуляться, — сказал бородач.
Парень?!
Мужчины что-то делали с кроватью, прикручивали и откручивали, зачем-то достали молотки.
Они выкатили мою кровать прямо из дому на улицу, через окно. Она оказалась на шарнирных колесиках и катилась очень легко.
На улице я ожил. Вдруг понял, что могу шевелить головой, руками, сначала робко, потом все уверенней и решительней. Я сел в кровати, увидел, что на мне пижама с лошадками. Люди показывали на меня пальцами и смеялись.
Ехать по улице было моей детской мечтой. Главное было не обращать внимания на ненормальных людей. Они смеялись открыто, совсем ничего не стесняясь. Совсем чокнутые. Ну, подумаешь, едет человек с лошадками в кровати по улице. Им-то какое дело?
Вдруг мне показалось, что я как-то поглупел.
Мы проезжали мимо банка, мимо парка с аттракционами, мимо старых трамваев. Я увидел что-то важное и громко закричал:
— Стойте!
Надо же. Прорезался голос.
Совсем все забыл, выскочил из кровати и бросился к находке. Книга «Старобуквица» лежала в траве, припорошенная пылью. Впрочем, выглядела она точно такой же, как я ее оставил. Я схватил ее, пролистал. Вызывающе непонятные тексты на страницах. Белые листы. И небольшое письмо от Алехина.
Бородач остановился передо мной навытяжку. Он начал исчезать, таять прямо на моих глазах и смеющиеся люди тоже исчезали. Чтобы удержаться, я схватился за изголовье кровати, но и оно истончилось и пропало.
Я очнулся. Передо мной было смеющееся лицо Алехина. Довольный, как слон. В правой руке он держал «Старобуквицу», к его левому плечу прижималась Танюшка.
Та самая вечеринка. С которой я так и не ушел.
— Круто мы тебя разыграли, да. Получится из меня гипнотизер?
И он повторил, передразнивая сам себя: «Ты не можешь встать. Твои губы не могут говорить».
Они смеялись. Они все смеялись. Я был уничтожен. Я прожил целую жизнь, которая оказалась иллюзией. Я ненавидел их всех.
Из-за спины Алехина выступила Танечка. Она густо покраснела и произнесла:
— А ведь мы теперь все про тебя знаем. Хотел бы ты прожить еще какую-нибудь жизнь?
Июнь 2015